В русском и украинском сегменте фейсбука уже почти неделю гремит флешмоб «Я не боюсь сказать». Украинский общественный деятель Анастасия Мельниченко опубликовала пост, в котором она описала совершенные в отношении нее сексуальные домогательства, и призвала других женщин делать то же самое.

Цель мероприятия Анастасия описала следующим образом:
«Задумывались ли мужчины, каково это: вырастать в атмосфере, когда к тебе относятся как к мясу? ... Я знаю, что до них это вряд ли дойдёт. Я бы вообще ничего не объясняла, но их, к сожалению, половина человечества.
Нам, женщинам, важно говорить о нашем опыте. Важно сделать его видимым. Пожалуйста, говорите. »

И дамы заговорили. Лента фейсбука оказалась забита историями всех возможных сортов, от мелочей вроде предложений познакомиться, на которые обычно вообще не обращают внимания и забывают сразу после окончания звучания фразы, до совершенно жуткой уголовщины. Подавляющее большинство этих историй было написано от имени жертв и не анонимно.

Флешмоб стал весьма популярен. О нем написали многие СМИ.

Можно уже подвести некоторые итоги. И итоги эти неутешительны. В этом странном мероприятии, как в капле воды, отразилось весьма печальное интеллектуальное состояние нашего общества.

Любой нормальный человек, затевая какое-то мероприятие, сначала формулирует цель, которой он хочет достичь, и уже после этого, исходя из желаемой цели, продумывает последовательность действий, которую необходимо совершить для достижения этой цели.

Какова цель мероприятия «Я не боюсь сказать»? А никакой. У него нет цели. «Нам важно говорить о нашем опыте» - это не цель. Это эмоция. Цель - это «нужно сделать так, чтобы».

Так чего хотела достичь инициатор флешмоба? Ничего.

Хотя у деятельности, связанной с каким бы то ни было насилием, может быть целый ряд очень достойных целей. Например:
- в будущем свести количество случае такого насилия к минимуму, в идеале к нулю,
- найти виновных уже совершенных преступлений и покарать их,
- постараться по возможности минимизировать вред от уже совершенного насилия для жертв.

Для достижения этих целей разумно было бы совершать следующие действия:
- вводить законодательство, которое облегчало бы доступ жертв к правосудию и делало бы наказание максимально неотвратимым (потому что для профилактики преступлений самое важное не жестокость наказания, а него неотвратимость),
- создавать инструкции для потенциальных жертв, что нужно делать, чтобы не стать жертвами,
- проводить разъяснительную работу среди потенциальных преступников, что некоторый набор действий является преступлением, правонарушением, что это жестоко, что так делать нельзя (воздействовать на их эмоции, сознательность, страх, правовое сознание - что угодно, лишь бы предотвратить совершение ими преступлений).

В потоке флешмоба «Я не боюсь сказать» иногда попадаются крупицы здравого смысла в виде инструкций для потенциальных жертв или их родителей, как избежать насилия, в виде призывов к мужчинам убедиться, что девушка точно согласна, в виде инструкций что делать в случае, если насилие все-таки произошло. Но эти редкие полезные ресурсы тонут в потоке бессмысленной порнографии.

Психологи хватаются за голову: от потока описаний случаев насилия в ленте у жертв случается повторная травматизация. Некоторые особо впечатлительные и внушаемые внезапно вспоминают или «вспоминают» какой-нибудь мелкий случай столетней давности и начинают от него страдать - причем страдать совершенно реально.

Очень показателен в этом смысле пост одной девушки, которая описала случившееся с ней в пионерском лагере. Несколько мальчиков из ее отряда стали спрашивать ее и подружку, еврейки ли они. Девочки отказались отвечать. Мальчики стали проявлять к ним агрессию, девочки убежали в свою комнату и заперлись там. Немного поскандалив под дверью в духе «девчонки, ну, вы что, мы же хотим дружить», мальчики ушли. Много лет автор поста считала, что это история про антисемитизм. А начитавшись «небоящихсясказать», вдруг «осознала», что это история про домогательства.

В общем, от бессмысленной деятельности, как это обычно бывает, не случается почти никакой пользы, кроме вреда.

Участники флешмоба ожидаемо демонстрируют такой же уровень целеполагания, как и его инициатор.

Зачем люди, в основном женщины, рассказывают о том, как они стали жертвами домогательств или сексуальных преступлений? Особенно в случае, если насилие все-таки произошло? С какой целью человек уведомляет весь мир о том, что он стал жертвой? Что он проигравший. Что ему не повезло.

О таком факте биографии следует рассказать будущему мужу. Не рассказать просто нечестно. Должен же он знать, кого берет в свою семью и делает матерью своих детей. Но городу и миру? Зачем???? Это так же нелепо, как ни с того ни с сего информировать окружающих о своих болезнях, или фобиях, или других фактах биографии, в которых нет предмета для гордости.

В некоторых случаях это могло бы быть оправдано. Если бы человек решил осознанно пожертвовать своей репутацией ради других людей и излагал бы текст вида: «Я совершил такие-то и такие-то действия, в результате со мной произошла такая-то история. Чтобы вы не стали жертвой, как я, не повторяйте моих ошибок и не совершайте таких-то и таких-то действий.» Ну, или, на худой конец «со мной произошло такое-то несчастье, я долго преодолевал его последствия и наконец преодолел, вот мой совет, как можно преодолеть последствия этого несчастья».

Но участники флешмоба в подавляющем большинстве случае не делают из своих рассказов никаких выводов, не создают никаких инструкций. Они просто оповещают окружающих о том, что они жертвы.

В последнее время это вообще стало модно на Западе: рассказывать о своих неудачах, о своем статусе жертвы. Без всякой пользы, без всяких выводов. Просто рассказывать. Становится модно гордиться своей слабостью, своими проигрышами, своими неудачами.

Это дикая, странная и крайне опасная для цивилизации тенденция. На протяжении всего развития человечества люди гордились тем, что удалось сделать. Гордились победами. Гордились сильными. Сейчас становится модно гордиться слабостью, проигрышами, поражениями.

Если продолжим в том же духе, выживание европейской цивилизации будет под очень большим вопросом.

Вывод первый: не нужно следовать глупой европейской моде гордиться слабостью. Транслировать в публичное пространство неудачи плохо для дела. Это создает у окружающих совершенно неправильное ощущение, что «все равно ничего не получится». Из неудач нужно делать выводы и, если уж транслировать, то оценку неудач и предложения, что нужно сделать, чтобы улучшить ситуацию.

Вывод второй: граждане, когда вы что-то затеваете - действуйте в следующем порядке:

1. сначала поймите, какова ваша цель,


2. потом продумайте последовательность действий, которая может привести к этой цели,


3. потом реализуйте эту последовательность.

Это несложно, ровно таким образом вы много лет решали задачи в школе на уроках математики. Просто примените методику, освоенную в школе, к вашей обычной деятельности.

С чем связана популярность флешмобов с историями о депрессии и пережитом насилии, помогают ли они справиться с психологической травмой, как флешмобы запускают механизм ложных воспоминаний и из-за чего участники сталкиваются с травлей?

«Бумага» поговорила c кандидатом психологических наук, преподавателем СПбГУ Екатериной Буриной.

- Почему флешмобы вроде «Я не боюсь сказать», Me Too и Face of Depression в соцсетях становятся всё более популярными?

Это может быть связано в целом с увеличением количества людей, которые пользуются соцсетями. И это некий тренд - выносить свои переживания вовне. Многие используют социальные сети, чтобы делиться чем-то своим: выкладывают музыку, которую слушают, подписывают фотографии, пишут посты. Мне кажется, популярность флешмобов обусловлена именно временем.

В таких флешмобах люди рассказывают личные истории, нередко выносят на публику очень травматичный опыт. Иногда не анонимно. Это откровенность из разряда той, с которой люди рассказывают всё о себе попутчикам в поезде?

Мне не кажется, что здесь есть какой-то единый механизм. Каждый делает это по своим причинам. Некоторые используют свои страницы в соцсетях как свой личный дневник. Для кого-то важно показать: «я другой, не такой как все, выкладываю что-то сложное, пускай посмотрят, какая у меня жизнь», ему от этого становится легче. Кто-то хочет найти себе условно соратников и людей, которые также переживают какие-то [схожие] события. Кому-то просто интересно.

Если сравнивать с нулевыми, когда уже появился ЖЖ, можно ли сказать, что по сравнению с тем временем люди стали более открытыми и для них стало меньше табуированных тем?

Полагаю, да. Табу вообще постепенно уходят. Конечно, остаются темы, которые мы всё еще не очень активно обсуждаем, но многие люди, наоборот, «ловят волну» и говорят, что табу быть не должно, надо обсуждать всё, всё должно быть открыто. В 90-е и позже это тоже было, но не так массово. Форма немного меняется, и количество [людей, готовых отказаться от табу], увеличилось.

Как участие во флешмобах влияет на перепроживание травмы? И в случае если читаешь истории участников флешмоба, и если рассказываешь свою историю.

Как мне кажется, некоторые люди (и я знаю таких), участвующие во флешмобах, до конца не справились с переживанием травмы и, соответственно, вытаскивают историю снова. Это болезненно, но они себе и помогают: снова проговаривают травму, переживают ее, и она как-то «укладывается» после. Особенно если всё проходит хорошо во время рассказа истории какой-то группе.

- То есть если обратная связь на историю положительная?

Да, если была поддержка и не было буллинга. Но есть люди, которые не хотят говорить о травме или натыкаться на определенные темы. Может, потому что еще слишком остро переживают, может, что-то в жизни произошло, что напомнило об этом.

Если говорить о людях, которые не до конца пережили свою травму, для них участие в таких флешмобах безопасно?

Тут вопрос: кто аудитория, на которую я выношу свою историю? Если это люди подготовленные и настроенные положительно… Ведь некоторые даже не хотят действовать назло или задавать какие-то вопросы и причинять вред, но непродуманный вопрос или ремарка могут навредить. Всё может сложиться действительно замечательно и безопасно, но может появиться человек, задающий вопросы, к которым автор истории не готов.

Причем опять же сначала это может восприниматься как нечто отрицательное, а потом, переживая и задумываясь, автор истории может этого человека поблагодарить, потому что, возможно, вопрос и правильный, просто автор не был готов.

Иногда участники пишут «Я не придавал/а этому значения, но прочитал/а истории и понял/а, что это был травматичный опыт». Можно ли сказать, что человек проецирует опыт других людей на свой?

Например, жил человек, который считал: «что было, то было», а потом почитал [истории], посмотрел и понял, что это была травмирующая ситуация, и решил, что теперь он стал другим, потому что воспринимает себя иначе. И, наверное, если бы не прочитанная им история, он бы даже об этом не задумался.

С другой стороны, что-нибудь другое к этому [переосознанию] его могло привести. Потому что, возможно, опыт был действительно травматичным, а человек его с помощью психологических защит «укладывал» и думал, что всё нормально.

Бывают еще ложные воспоминания, которые встраиваются в память. И мы помним то, что на самом деле не происходило. И может, мы, прочитав какую-то историю, додумаем нечто похожее [из своего опыта], усилим, испытаем к этому какие-то эмоции, будем думать, что это действительно было с нами. У нас начнутся какие-то переживания по этому поводу, хотя в реальности всё могло быть не совсем так.

- Расскажите, как устроен механизм ложных воспоминаний.

Возьмем наше детство. Вряд ли мы всё прекрасно помним. Мы помним зачастую только самые яркие события, а в основном - рассказы других людей: родителей и сверстников. Или вспоминаем что-то по фотографии. Или вспоминаем какой-то рассказ, связанный с фотографией. И мы склонны думать, что это наши воспоминания. Есть исследования о том, что человеку можно подсадить ложные воспоминания, навязать память о событиях, которых в его жизни не было.

- Что можно назвать травмой в общем смысле?

Какое-то событие негативного характера, которое влияет на человека, заставляет испытывать боль, иногда физическую. Но это очень разноуровневое понятие. Сейчас травмой называют многое. Убили на глазах человека - это травма. Участвовал в военных действиях - тоже травма. Но они категорически разные, и переживаем мы их тоже по-разному, хотя и есть схожие моменты.

Вы сказали, что люди часто начинают чувствовать себя жертвой. Такие флешмобы, как «Я не боюсь сказать», Me Too и Face of Depression критиковали за то, что люди, причастные к ним, начинают настаивать на статусе жертвы. Действительно ли это так? И почему так происходит?

Есть такая личностная черта, и, возможно, кто-то получает от этого выгоду: внимание, поддержку, отсутствие осуждения. Флешмобы и правда за это критикуют. С другой стороны, раньше о подобном вообще не говорили.

В Америке и Европе тренд на флешмобы пошел раньше, и до нас он какое-то время назад докатился [в такой форме]: теперь мы будем об этом (травмах - прим. «Бумаги» ) говорить, показывать таких людей. Сейчас это даже гипертрофированно. Мне кажется, что со временем [интерес] спадет. А сейчас [происходит так]: «Давайте обо всем говорить, давайте признавать все меньшинства».

С чем связан этот ажиотаж? С тем, что просто есть новый тренд или с нашей ментальностью и тем, что определенные темы у нас долго не обсуждались?

Мне кажется, и то, и другое. Если бы дело было в том, что это новый тренд, люди бы последовали ему, а потом [от него] ушли. А все-таки он до своего пика еще не дошел.

- В чем плюсы и минусы?

С одной стороны, снятие табу - это плюс. Здорово, когда можно говорить обо всем и все всё принимают. Но уровень принятия у всех разный. Разрушение некоторых стереотипов и в принципе возможность просто сказать, какой ты, что с тобой было. Плюс поддержка: всегда можно найти группу людей, которые тебе помогут справиться с пережитым.

Минусы в том, что это порой цепляет людей, которые не хотят в этом принимать участие и знать об этом. Людям, которые не пережили [травму], зачастую это только в минус. Я сейчас консультирую, и многие мои клиенты пытаются скрываться, уходят из соцсетей, хотят побыть в себе, переживать всё одни, а не с обществом.

Некоторые участники флешмобов могут сталкиваться с травлей. С учетом соцсетей механизм травли как-то изменился?

Раньше травля происходила в маленьком обществе. Тот же класс, где-то на работе. При кибербуллинге растет масштаб. Теперь люди входят в большее количество групп, сообществ, и в каждом из них может возникать ситуация травли.

Зачастую это происходит в письменной форме. И люди [в этом случае] не знают границ. Когда я разговариваю с человеком, это может дойти и до рукопашной, но все-таки есть грань, можно остыть. А когда человек пишет, он может писать одному, второму, третьему, таким образом проявляя свою агрессию, но не прорабатывая ее до конца. Он травит людей, хотя не знает их, а сделал вывод только по их комментарию или фотографии.

- Можно ли сказать, что травля стала жестче? Например, за счет распространения каких-то интимных фотографий?

Да. Стало больше рычагов воздействия, просто потому, что больше информации есть о человеке в соцсетях. Появилось больше способов, как можно навредить. Можно найти друзей [жертвы], как-то воздействовать через них.

С чем связаны негативные реакции на флешмобы? Почему они могут вызывать у наблюдателей раздражение, неприязнь и отвращение?

Это может быть связано с тем, что таких историй слишком много и человек в новостной ленте случайно наткнулся на что-то подобное. И он подумал: «Зачем снова такой негатив выкладывать». И написал [ответ, комментарий]. Или есть своя какая-то травма или какое-то текущее событие, которое трогает, и поэтому человек так остро реагирует.

- Может ли участие во флешмобах заменить психотерапию?

Думаю, что может - и успешно. Тут происходит то, что принято считать камингаутом: я никому не рассказывал о чем-то, а вот теперь говорю. Причем неважно, что это за информация, но если сообщаю ее в первый раз, то я уязвим и смотрю, как общество, которое меня читает или слушает, реагирует на то, что я рассказал. И мне легче, потому что я всё проговорил и не держу эту уникальность в секрете.

У кого-то есть похожая история, и тогда я понимаю, что не один. И вот это самое важное, что работает на групповом уровне: я вижу людей, которые похожи на меня, которые успешно справляются, хорошо живут, у них всё в порядке. И тогда у меня тоже появляется условная вера, что и у меня тоже всё может быть хорошо, и я тоже могу с этим справиться.

Это очень хорошо работает как отсроченный эффект. Может быть, потом я буду сидеть и вспоминать истории других людей или какие-то их слова поддержки, и в какие-то сложные моменты они будут меня вытаскивать. Это терапевтично.

Похожий эффект может достигаться при групповой терапии или личном консультировании. Потом мне будет легче об этом говорить и писать. Не то чтобы механизм проработки травмы запускается с момента рассказа, но начнется новый виток. И я по-другому начну перерабатывать то, что болит.

И нахожусь в состоянии ахтунга. Для незнающих: пару дней назад под этим хэштегом женщины начали выкладывать свои истории насилия, которые никому не рассказывали - потому что было стыдно или страшно или потому что не думали, что это важно.

Со мной никогда не случалось что-то страшного - тьфу-тьфу-тьфу - но у меня за спиной есть несколько историй домогательств, о которых я не рассказывала, потому что ничего же страшного не произошло.

Мне 12, я еду в полном троллейбусе из школы домой. Я стою перед сидением с молодой парой, справа от меня вплотную стоит какой-то мужик. Я чувствую, что в меня начинает упираться что-то странное, я смотрю вниз и не понимаю, что я вижу, но догадываюсь, что “вот он как выглядит, оказывается”. Молодая пара все это видит, но делает вид, что ничего не видит. Мне неудобно отойти, потому что “что подумают окружающие”, но через две минуты все-таки оттискиваюсь в другой конец троллейбуса.

Еще примерно через год я опять еду из школы. Автобус полупустой, передо мной сидит мужик и странно, пристально и долго - минут 10 - на меня смотрит. Я встаю и делаю вид, что собираюсь выходить на остановке. Он тоже встает. Автобус останавливается, двери открываются. Он выходит, я прячусь за сидениями. Двери закрываются, он на остановке оглядывается по сторонам, видит меня в уезжающем автобусе и провожает все тем же странным и пристальным взглядом.

Примерно через пару месяцев я иду в магазин через лес, где обычно всегда много народа, потому достаточно безопасно. До выхода на улицу оставалось метров сто, я обогнала какого-то мужика. Я не могу объяснить, почему за секунду “до” я задним местом почувствовала, что надо начинать орать - и была права, потому что он повалил меня на землю, когда я уже кричала. Он просто встал и ушел. Обратно из магазина я пошла другим путем.

Мне 18, кто-то наконец-то позвал меня на свидание. Под конец свидания он меня спросил “ну что, ко мне домой?”. Я отказалась. Первое свидание оказалось последним.

Мне 27, у меня странный поклонник. Через две недели общения я ему сказала, что мы явно не пара, поэтому предложила прекратить общение. Следующие полгода я не знала, куда мне деться, потому что меня винили в попытках испортить ему жизнь, потому что он мне сделал, потому что он такой хороший, а я явно что-то скрываю, если не хочу с ним быть. Он пропал только тогда, когда я сменила все телефоны и даже страну проживания. Прошлым летом он с какого-то левого аккаунта в Фейсбуке снова попросил объяснить ему, почему я пять лет назад отказалась с ним строить отношения. Я не ответила, поэтому через несколько месяцев он написал моему мужу и попросил его попросить меня ему ответить. Муж вежливо, но жестко ответил идти лесом и не возвращаться.

Мама однажды рассказывала, как к ней в метро подошел какой-то чувак и прямо в лицо сказал, что он ее хочет. Мама была человеком из века эдак восемнадцатого, поэтому от стыда выбежала из вагона в слезах. У сестры тоже был странный (мягко говоря) поклонник, который до сих пор ее преследует. Не вдаваясь в подробности, отец поднимал на них обеих руку - крайне редко, но тем не менее. Меня эта участь семейного насилия - а это семейное насилие - миловала, но я помню, что когда оттащила его от матери и сказала, что он не имеет права поднимать руку на слабую женщину, он мне ответил, что вот если какой-то неудачник однажды на мне женится, то пусть я ему морали читаю.

Никто из нас никогда не обращался в полицию или открыто обсуждал эти истории. Я никогда не думала, что они имеют какое-то значение, потому что ничего страшного не произошло. Ну попадались мудаки на моем пути, ну что делать, с кем не бывает. Оказывается - бывает практически со всеми и масштаб этой проблемы зашкаливает. И в этом и есть самое страшное - в этом безумном количестве историй, когда вроде как ничего страшного не произошло, но такое происходить не должно в принципе. Но оно будет происходить, пока мы будем молчать, потому что если что-то массово и громко не осуждается, то это вроде как можно. Это страшно.

И еще страшнее читать комментарии некоторых "людей" к этим историям, которые говорят, что женщины сами виноваты - надо одеваться скромнее, надо вести себя не так, что ты как будто бы согласна, что если на самом деле не хотела бы, то отбилась бы и так далее.

В обществе существует эта шизофреническая точка зрения, что если мужик начинает домогаться к женщине, то это потому, что она в юбке / накрашена / посмотрела в его сторону / ведет себя как будто не против / и так далее. То есть он, конечно, неправ, но там есть доля моей вины, потому что я типа провоцирую. Но если я начну хватать мужиков за яйца в вагоне метро, то я точно неправа и ненормальная, потому что он же меня точно никак не провоцировал своим костюмом с галстуком.

Нам всем нужен был этот хэштег #янебоюсьсказать , потому что давно пора снимать метку табу с темы домогательств и насилия над женщинами. В обществе есть какое-то негласное согласие, что у мужчины якобы есть какое-то патриархальное превосходство, поэтому ему не то чтобы можно, но зачастую вроде как простительно лезть к женщинам под юбку или поднимать на них руку. В Европе с этим чуть лучше, чем в России, но тут тоже есть эта стигма “сама виновата”.

И пока это негласное согласие существует, каждая девочка может столкнуться с домогательством и насилием - и мы обязаны сделать все, чтобы это предотвратить. Я точно не хочу, чтобы моя племянница или дочки моих подруг столкнулись с моими историями, даже если, повторюсь, ничего страшного в них не произошло. Я не хочу, чтобы к ним 12-летним тыкался причинным местом какой-то извращенец, не говоря о чем-то большем. Я хочу, чтобы они жили в безопасном мире, где никто не считает нормальным их домогаться или бить их просто потому, что они женщины. И я хочу этого для всех девочек и женщин мира.

Я не буду объяснять почему, потому что это очевидно, но - нет значит нет. И если кто-то не смог удержать член в штанах или руку в кармане, то виноват он, а не женщина. Точка. И нам пора ВСЕМ с этим согласиться.

Фейсбук прорвало от громадного количества чудовищных историй. И самое чудовищное в них то, что это реальная жизнь. В моей жизни тоже была подобная история и я никогда о ней никому не рассказывала.

Почему? Почему миллионы девочек молчат? Потому что их воспитывают с мыслью: "Если с тобой что-нибуь случится - убью!" Им с детства вдалбливают вину за все! И с этой виной за все мы живем.

Просто почитайте зайдите в фейсбук и наберите тег Флешмоб начался в украинской сети, поэтому по тегу историй еще больше.

И подумайте. Если с вашей дочкой что-то случится, она знает, что вы ей поможете? Или она понимает, что для вас она всегда во всем виновата сама?

Да, со мной тоже подобное было. Среди белого дня, когда я шла из школы, ни на кого призывно не смотрела (я вообще вечно была в своих мыслях) и одевалась антивызывающе для подростка.

Поэтому все крики "самадуравиновата" это лицемерная попытка спрятаться от реальности. Реальности в которой есть немалое количество мужчин, которые считают, что если они большие и сильные, то им все можно.

Мне повезло, потому что кто-то из соседей стукнул дверью и мне удалось вырваться и убежать.

И я сейчас читаю истории девчонок, у которых не было на это шансов. Которые проходили через это ни раз и не два. Потому что насильником был отчим или родной отец. Я читаю истории девчонок, чьи матери закрыаали на это глаза. И это чудовищно.

И я понимаю, что сейчас в этот самый момент это происходит с какой-то девочкой и никто не придет к ней на помощ и насильник будет спокойно жить дальше, как ни в чем не бывало. А может даже считать себя крутым мужиком.

Сохранено

Фейсбук прорвало от громадного количества чудовищных историй. И самое чудовищное в них то, что это реальная жизнь. В моей жизни тоже была подобная история и я никогда о ней никому не рассказывала. Почему? Почему миллионы девочек молчат? Потому что их во...

"/>